СКАЛЬД ОТКУПИЛСЯ

Как-то весной 2003г в один из четвергов среди членов Литературного Объединения «Серая лошадь» возникла полемика вокруг драпы «Фимбульвинтер, Кицуне» Константина Дмитриенко. Суть полемики была такова – является ли драпа литературным произведением, или это только «набор слов», пусть «умных», но не понятных. Почему «не понятных» - драпа пропитана исландскими сагами, автор употребляет лексику и образы саг, смешивая их с образами современной жизни. Однако текст драпы состоит не только из лексики саг, преобладают в ней слова современного языка. Не понятно же произведение потому, что оно построено на источниках целой эпохи исландского, ирландского, британского, китайского и японского эпоса, т.е. содержание драпы корнями уходит в ранне-средневековый эпос, не знание которого искажает смысл драпы, но, тем не менее, не скрывает содержание произведения.

Что значит «набор слов»? Любое литературное произведение является неким набором слов. Другое дело, если подобной фразой говорили, что драпа «Фимбульвинтер, Кицуне» настолько бездарна, что не стоит того, чтобы называться литературным произведением. Но об этом речь не шла. По всей видимости, в качестве «набора слов» не сомневались – слова «умные». Хорошо произведение или нет – каждый читатель судит в отдельности. Драпа представляет интерес и отвечает современным литературным вкусам – содержание произведения гораздо разнообразнее, чем её ранне-средневековые предшественники. В драпе есть и отсылка на время той эпохи, и повествование в наше современное время, причём времена переплетены, действие происходит одновременно и тогда, и сейчас. Что касается героев, то с ними дело обстоит ещё интересней. По сути, в драпе три героя, один герой – главный – строит всё повествование драпы, второй герой – не присутствует в содержании произведения, но о нём упоминается - он является причиной её возникновения, третий герой – наоборот – направлен на то, чтобы драпа была не сложена. Образы главного и третьего героя множатся и делятся на несколько персонажей, оставаясь всё-таки одним лицом. Чтобы не говорить много слов о том, чем интересно это произведение, обращусь к самому тексту. Потому что драпа говорит сама за себя.

Итак, драпа пропитана исландским эпосом. Если быть точнее, автор ссылается на драпу «Выкуп головы» Эгиля Скаллагриммсона. По сути, произведение Эгиля является прототипом драпы «Фимбульвинтер, Кицуне». В истории сочинения драпы Эгиля говорится, что он сложил свою драпу ночью, чтобы утром прочитать её конунгу – таким образом выкупить у него свою голову, т.е. сохранить себе жизнь. За ночь он должен был сочинить и запомнить двадцать вис. Ему мешала женщина – жена конунга, она обернулась ласточкой и три раза прилетала к скальду и отвлекала его. Всё это есть в драпе К.Дмитриенко. Автор представляет себя на месте скальда, который хочет откупиться от смерти, ему мешает женщина, но «солнце и край не покажет, пока, скальд двадцать вис не нарежет». В драпе много мест, которые перекликаются с произведением Эгиля, говорят о нём. Автор называет себя скальдом, пишет в обстоятельствах, схожих с написанием драпы «Выкуп головы». Эти два произведения также перекликаются тем, что в шестнадцатой висе своего произведения К.Дмитриенко упоминает Борхеса – в издательской серии «Личная библиотека Борхеса» есть книга «Сага об Эгиле». Последняя виса драпы «Фимбульвинтер, Кицуне» говорит:

      последняя виса этой драпы

      даст мне свободу

      или отправит

      мясом для волков к мёртвым бражникам

      двора отца мудрости

      солнце восходит, но то же солнце

      будет в зените пока я читаю драпу луны

      чёрно-алую-белую: судьбы серую драпу

И это не единственные места пересечений этих двух произведений.

О чём говорит название «Фимбульвинтер, Кицуне»? Название произведения говорит о контрасте содержания текста. Слово «Фимбульвинтер» относится к лексике скандинавской мифологии («Старшая Эдда» и «Младшая Эдда»). Оно означает трёхгодичную зиму («великанская зима»), предшествующую Рагнарёку. В мифологическом словаре написано о Рагнарёке следующее: волк Фенрир глотает солнце, происходят землетрясения, вода заливает землю. Все эти природные явления происходят во время последней битвой богов с хтоническими силами. Битва приводит к гибели богов. На свободу вырываются хтонические чудовища, прежде всего волк Фенрир и мировой змей Ёрмунганд, а также их отец Локи. Из царства мёртвых (Хель) приплывает корабль мертвецов. Упоминание Фимбульвинтер в название предрекает настрой драпы. Герой, повествующий о себе, рассказывает, что с ним случилось, образно вырисовывая, что в его жизни и душе наступил Фимбульвинтер. Слово «Кицуне» относится к японской мифологии, которая родилась на основе китайской. Кицуне это лиса-оборотень. Лиса превращалась в девушку или женщину, чтобы соблазнить мужчину. В мифологии самые известные случаи, когда лиса оборачивается девушкой, становится женой императора и пользуется им для своих причуд. В серой драпе присутствует персонаж, которому определена такая роль. Иными словами, название «Фимбульвинтер, Кицуне» указывает, какие в произведении две главные линии сюжета (но не единственные).

Драпа написана от лица Измаила – персонаж из романа Германа Мелвилла «Моби Дик» - которого в данном произведении я выделяю, как главного героя. Этот герой рассказывает о себе, своей жизни, передаёт свои мысли, обращается к читателю и ведёт разговор с женским героем, который содержит в себе сразу три лица. Должна заметить, что главный герой данного произведения – не тот Измаил, что у Германа Мелвилла, он похож на воспоминание о том Измаиле, или, если выразить точнее, эта драпа – воспоминания и мысли мелвиллского героя по какому-то иному, а вовсе не китобойному поводу. И вот здесь снова стоит вспомнить об авторе драпы. Автор пишет от лица Измаила, называя его скальдом – что значит «поэт, писатель». Это наводит на мысль, что автор ассоциирует себя со своим героем. Это впечатление усиливается тем, что драпа написана от первого лица. Помимо Измаила и женского героя в произведении представлены ярл Суббота и Квикег, которые не являются героями драпы -  они появляются как воспоминания главного героя.

Драпы, как правило, бывают либо хвалебные, либо поминальные. Сам герой говорит, что «обо мне ещё не сложена поминальная драпа». Возникает вопрос – а не пишет ли он её себе сам? Герой отвечает, что «я сложил свою первую песню на известный мотив “R.I.P.”». Но трудно назвать эту драпу поминальной, также как и хвалебной. Однако произведение не осталось «бесхозным» – автор определил её как «серая драпа». Цвет здесь играет ключевую роль: серый – смесь чёрного и белого, возможно, и других цветов, например, красного, синего и жёлтого. Эти цвета не только присутствуют, создавая некий общий образ цвета, каждый цвет выполняет определённую цель – слиться с другими цветами в «чёрно-алую-белую: судьбы серую драпу».

Основными, или преобладающими, цветами произведения являются: чёрный, белый и красный, которые в совокупности дают серый. Серый цвет, в свою очередь, существует  сам по себе: «свет звезды просочился сквозь шторы и пыль, серый цвет», «драпа о серых сёстрах – снежной, угольной и огнецветной». Каждый из цветов по отдельности соответствует и сопровождает своего героя. Чёрный сопровождает Измаила: «я торчу здесь чернее вороны», «жалость к тебе паутиной налипла на чёрное сердце». Главный герой строит произведение и участвует в нём: «составляю список самых печальных вещей, и номером первым: / зрелище открытого кошелька за два дня до получки», «я проведу тебя сквозь язычество, мимо буддизма, дорогой Конфуция» и т.д. Белый и красный цвета тоже существуют и сами по себе, и в то же время сливаются в одном женском персонаже сестёр, к которому добавляется персонаж супруги китайского консула. Этот персонаж сопровождается синим и жёлтыми цветами. Так что здесь смесь цветов более очевидна. Измаил обращается к одному женскому образу, но при этом выделяя в нём три самостоятельных лица. Этот приём создаётся за счёт того, что герой обращается в мыслях к одному из лиц женского персонажа (она в белом), в это же время наблюдая другое лицо (её сестра в красном) и при этом упоминая о своем разговоре с третьим лицом женского персонажа (супруга китайского консула). Хотя он (автор-Измаил-скальд) их не путает, наделяя каждое из этих женских лиц своим цветом: «срочно приезжай сюда, вся в белом, и поспеши», «а за стойкой, напротив, - вся в красном она», «но ты надень на себя всё белое, чтобы не перепутали с сестрёнкой в красном» и т.д. Образ супруги китайского консула разнообразен и содержит в себе, как кажется, абсолютно отдельную нить сюжета, но на самом деле связывается и переплетается с женским образом сестёр, переходя в него: «каждая Ты – апельсин, под жёлтой ли алой кожей – одного знакомого цвета и вкуса».

В произведении, помимо женского персонажа, Измаил также обращается к двум другим – Квикегу и ярлу Субботе. Квикег – ещё один герой из романа «Моби Дик». В это произведение он попадает только как воспоминание Измаила: «я вспомнил тебя, друг мой, Квикег, ты мне расскажешь о чём / шептались с травой светляки? что ты узнал о царстве, где / серое небо и светит синее солнце всех нищих». «Синее солнце всех нищих» принадлежит миру мёртвых, которым правит скандинавская богиня Хель. Квикега сопровождают образы природы: «Квикег, друг мой, брат мой, крови иной, ангел твой татуирован чёрным / южный ветер приносит с воем собачьим, холод в пыльную бурю светила / становятся цвета индиго, мир меняет стороны света, / стороны света изменяют друг с другом, не выходя за пределы семейства, / северный ветер с дымом и пеплом лесных пожаров насылает обрывки пламени». Ярл Суббота появляется с такими словами главного героя: «ярл Суббота говорит, что вкус моего сердца его знает дага». В этой фразе возникает образ, который связывает между собой два «воспоминания» Измаила – ярла Субботу и Квикега. Они являются носителями этого образа – образа оружия. В драпе образ оружия носит широкое понятие – это и боевое оружие, и магия слова как оружие скальда, и современные средства связи как способ существования в современном мире, и психологическая позиция героя. В свою очередь боевое оружие имеет два характера выражения – явный и скрытый. Скрытый образ боевого оружия передаётся лексикой, свойственной исландским сагам: «шершень атаки», «стальная рыба» и т.д. Явный образ оружия выражен вполне конкретными словами: «в рукоятке моего ножа, собственно клинок, и бонус к нему – опасная бритва», «твой гарпун, стоит только его использовать, гарантирует всем нам бестолковую смерть» и т.д. Верное оружие автора-скальда – слово – передаётся такими фразами: «когда в наступление пойдут сумерки нам не будет иного оружия, кроме слова», «песня ножей для тех, кто её понимает, только одно означает», «истинный знак способен сам за себя ответить» и т.д. Современные средства связи как способ существования в современном мире тоже олицетворяют собой образ оружия: «я достиг совершенства в складывании пасьянса Солитер, / знаешь, тот, что в игрушках под “Windows”, и вот, интересно, / получится ли из меня чемпион / и в других убийствах рабочего времени?» и т.д. Психологическая позиция героя – это оборонительное оружие от психологических «битв» с социумом: «такие как мы с тобой – лишни в мире мобил, пацанил и водил, а всё ж я вбил в счёт полтинник», «боги мы или твари земные, не важно: жизнь не имеет смысла», «к чёрту мир! вещный, или какой иной, я напился тобой» и т.д.

Серая драпа представляет собой мысли автора-героя. Содержание его мыслей можно разделить на три темы: обращение к женскому герою – образ цвета, воспоминание о Квикеге и ярле Субботе – образ оружия, мысли о себе и своей участи. Мысли героя о себе и своей участи связаны с образом скальда и конунга: «Скальд до утра доживёт, ибо ночью даже врагов убивать не должно, в этом даю я конунга слово», «Верно и это, в одном из дворов, меня зовут Плохой Скальд», «солнце и край не покажет, пока, скальд двадцать вис не нарежет». В драпе ровно двадцать вис. Последняя является стевом, т.е. припевом, который может быть вставлен между любыми висами. Висы могут меняться местами, при этом содержание произведения нисколько не пострадает. В произведении нет чёткого или явного сюжета. Тем не менее, мысли героя несут в себе некий рассказ о себе, некую свою истории. О том, что есть история, сомневаться не приходится. В драпе есть ещё один образ, который намекает на то, что в жизни главного героя что-то случилось.

Этим отдельным образом в произведении является образ числа «23.50 и 5», которое повторяется пять раз. Как видно из содержания, это число несёт в себе некий смысл. Первое упоминание числа ничего не говорит, кроме того, что это время – одиннадцать часов, пятьдесят минут вечера и плюс ещё пять минут. Фразы, последующие и впереди стоящие, никак не объясняют, к чему поставлено число. Второе упоминание числа намекает на то, что после 23.50 произойдёт что-то, что вызывает у автора-Измаила  кризис настроения или, если хотите, души: «я коснулся ножом своим, древней стали твоей – кровь врагов моих мёртвых подменилась тобой, живой / почему я пью джин? потому что водка не лезёт и вот / я придумал нетривиальную рифму к слову «сахарница» / она же созвучна с понятием «холодец» 23.50 и 5». Третие, четвёртое и пятое упоминание числа заключено в одну вису, где сначала следуют рассуждения о «алгебра и филология», «физика и поэзия», потом говорится, что произошло: «в 23.50 консула вызвали на ковёр / и пока его нет, и вся в белом не припёрлась твоя сестра / расскажи мне про город «Бейджинг» всё равно мне ничего не понять». С другой стороны, в этих словах угадывается ещё такой контекст: 23.50 и 5 – близко к полуночи – уже самое время писать выкуп от смерти, и снова, мешает женщина. Как видно из содержания предшествующей висы, вместо города Бейджинг супруга консула сказала Измаилу следующее: «я должна тебе что-то сказать / ты зачал со мной сына-волчонка, двуцветную дочь и змею». Вот ещё одна отсылка на исландские саги – Локи зачал с великаншей Ангрбода хтонических чудовищ: хозяйку царства мёртвых Хель, волка Фенрира и мирового змея Ёрмунганда. В последнем случае упоминания числа – что последовало в 23.50 и 5: «Всё. Полный «сахарница». Мне пора уезжать», а ниже: «стоит ли сравнивать прошлое с будущим, солнце восходит, пора одеваться для смерти».

В поэзии  (жанром чего является драпа) сюжет, как таковой, обычно, не наблюдается. Поэзия направлена на то, чтобы выражать мысли и отображать настроения автора. Мысли и настроения в данном произведении присутствуют. Но помимо их присутствует и «смена декораций»: то, что предшествовало - отражено в воспоминаниях главного героя и его упоминаниях о себе (прошлое): «первые двадцать лет я учился молчать», «я прочитал много книг, они меня ничему не научили»; то, что сейчас происходит – отражено в обращении автора-героя к читателю (настоящее): «здесь тебе не перформанс какой-нибудь»; и то, что будет – отражено в оценке героя  своей позиции (будущее): «мне не попасть в личную библиотеку профессора филологии», «в заповеднике смерти мобильник тебе не будет нужен» и т.д. Однако в этом произведении нет прямого следования: прошлое-настоящее-будущее. Здесь одно время переплетено с другим и происходит всё одновременно: скальд пишет выкуп, Измаил вспоминает Квикега и ярла Субботу, при этом герой (скальд и Измаил в одном лице) находится в баре и ждёт «Её в белом», она в это время сидит напротив за стойкой в красном и, как ласточка, мешает ему писать, а после полуночи наступает «сахарница», потому что он (в то же время Локи) зачал с ней (она же великанша, она же триликая Морриган-Бадб-Маха, она же норны Урд-Верданди-Скульд, она же Хель) свою смерть, пока её супруг – китайский консул – был вызван на ковёр. Герои многолики, время внеобъемлемо, история сложена, драпа написана, скальд откупился.

Для чего автор сложил драпу? Чтобы выкупить свою жизнь у того, для кого она написана. Этот невидимый герой-конунг решает участь скальда. Если скальд откупился, значит, конунг проникся драпой. Он знает, скальд – посредник между людьми и богами. Если он сложил драпу, значит, богам стало известно о том, о чём она и для кого предназначена. Каждый читатель на время прочтения драпы становится этим героем-конунгом и решает её участь – жизнь или смерть. Какое решение он примет, зависит от него. Будет ли оно так же интересно читателю, как конунгу, у которого Эгиль выкупил свою голову?

Произведение живёт в своём метафизическом хронотопе. Текст драпы, как слоёный пирог, состоит из нескольких пластов. Каждый пласт включает в себя определённый мир - кроме скандинавского эпоса и «Моби Дика», здесь есть китайские и японские мифы: «путями драконов, не доступных пониманью Кунцзы», «тысячехвостная Окинавы лиса» и т.д.; персонаж ярла Суботты взят из креольских  верований (барон Суббота – хозяин кладбищ культа Вуду); триликий женский персонаж – отклик на триликих богинь из ирландского эпоса (Морриган-Бадб-Маха) и скандинавского (норны Урд-Верданди-Скульд); англосаксонский эпос: «и как быть с Гренделем в этом тумане сером»; отсылка на библейские тексты: «двенадцать злобных апостолов», «но будет утро, и отрекусь троекратно»; современность: «не фотография, протяжённостью в «Звёздные войны», «мой федеральный не помнишь?» и т.д.; Борхес… «для Борхеса ночь закончилась раньше» - к слову о многослойности произведения, возникает параллель с рассказом Борхеса «Сад расходящихся тропок». За каждым словом свой мир, каждый мир – как тропа. Читатель находит свою тропу и видит в серой драпе понятный и близкий для себя мир. Я поняла, что содержание серой драпы настолько глубоко, что могу утонуть в нём. Поэтому я выбрала свою тропу (скандинавский эпос) и решила рассказать, что я встретила на её пути, не забывая при этом, что есть и другие тропы.